Сергей Чобан: Мы хотим развивать эту территорию мягко, без насилия

Сергей Чобан — российский и немецкий архитектор, сооснователь архитектурного бюро SPEECH. В России известен как автор проекта башни «Федерация» — небоскрёба в «Москва-сити», который стал самым высоким зданием в Европе. Среди прочих построек Чобана — «Экспофорум» в Петербурге, Еврейский культурный центр и синагога в Берлине, Дворец водных видов спорта в Казани, квартал DomAquarée, Музей архитектурного рисунка и штаб-квартира Coca-Cola в Берлине.

Архитектор активно занимается дизайном и проектированием музейных и выставочных экспозиций. Дважды был куратором российского павильона на Архитектурной биеннале в Венеции. Является основателем и куратором Музея архитектурного рисунка в Берлине.

В 2018 году Сергей Чобан был удостоен Европейской архитектурной премии. Жюри отметило вклад Сергея Чобана в развитие современной архитектуры, «его мощные проекты и уникальное дизайнерское видение».

— Как началось ваше участие в создании мастер-плана территории бывшего мотовозоремонтного завода «Ремпутьмаш»?

— На какой стадии вы находитесь сейчас?

— Сейчас основные усилия сосредоточены на проекте художественной галереи. Мы очень плотно работаем с Юлией Борисовной (Тавризян, директор Пермской художественной галереи — ред.) и с краевым минкультом.

— Сейчас параллельно идут два процесса: вы работаете над мастер-планом, а созданный в Перми проектный офис проводит социологические исследования, взаимодействует с экспертами и фокус-группами потенциальных резидентов территории. Иногда создаётся впечатление, что (раз уж мы имеем дело с мотовозоремонтным заводом, воспользуемся железнодорожной аналогией) вагон у нас бежит впереди паровоза: социологи ещё ничего не сказали, а мастер-план уже презентуется!

— Так это нормально! Вагоноремонтный завод работает по одним принципам, а градостроительное проектирование — по другим!

Прежде всего, мы имеем дело не с чистым листом бумаги, а с территорией, на которой много исторических объектов. Для нас самое важное — не просто сохранить память места, а сберечь абсолютное большинство объектов, которые здесь находятся. Они были здесь задолго не только до создания фокус-групп, но и до того, как мы сюда пришли.

Для меня всегда очень важно сохранять память об архитектурных слоях города. Я это делаю, даже когда заказчик спрашивает: «Зачем? Нужно делать новое!» Я, бывало, даже терял заказы из-за того, что настаивал на сохранении существующих зданий и их перепрофилировании под новые функции. Я глубоко убеждён в том, что ни одно поколение не хотело бы, чтобы созданные в его эпоху постройки были просто снесены. И, наверное, один из параметров, по которому для этой работы был выбран именно наш офис, — это мой опыт работы с историческими зданиями второго плана, не с федеральными памятниками, которые невозможно не сохранить, а как раз с памятниками, которые по формальным признакам можно было бы и не сохранять.

Как-то я проектировал офисное здание в Берлине, на одной из центральных площадей, и все говорили: «Надо сделать ему новый фасад, оставить только старый каркас». Я спросил: «А зачем? Неужели мы думаем, что сможем сделать это сегодня лучше, чем делали 50 лет назад? Ни в коем случае. Давайте просто качественно отреставрируем старый фасад и дадим этой архитектуре звучать».

В Петербурге была другая ситуация: там предлагали снести все старые фабричные постройки, включая бетонный каркас, и спроектировать новое здание. Я сказал: «Зачем? Бетонный каркас в хорошем состоянии? Высота этажей удовлетворительная? Тогда давайте используем то, что есть, и придумаем для существующей конструкции новые энергоэффективные фасады!» — и мы сделали довольно знаменитые сейчас бизнес-центры «Дом Бенуа», «Времена года» и «Лангензипен». По сути своей, это всё реновация бетонных каркасов 1970-х годов.

Для меня любой впустую потраченный труд — строителя, архитектора, проектировщика — это потерянная энергия. Если мы каждый раз будем сносить и строить заново — мы выбрасываем человеческую энергию. Не материалы, которые мы в самом лучшем случае как-то переработаем, а именно энергию людей. Для меня важнейшим показателем качества здания является то, насколько созданная для него оболочка способна работать для самых разных функций. Поэтому я к теме функции отношусь с уважением, но без пиетета: вчерашняя фабрика сего­дня может быть лофтом или офисом.

Иными словами, для нашей команды было важно в первую очередь выявить те структуры в мастер-плане, которые достойны сохранения и могут стать основой для по-настоящему устойчивого развития территории — как здания, так и пространства между ними. Позже они насытятся функциями, которые позволят им жить в любое время дня и в любое время года. Вот эти конкретные функции и будут определяться в разговорах с фокус-группами.

При этом для некоторых зданий функциональное наполнение уже определено: отдел природы краеведческого музея, Музей современного искусства, театрально-концертный комплекс, информационный центр. Другие функции будут определяться позже, но уже понятно, что это будут общественно значимые предприятия. Мы знаем, что создаём городское пространство, в которое придут люди, и понятно, что мы не можем оставить это пространство пустым или наглухо закрытым. Будет это кафе, или магазин, или ресторан, и какой именно ресторан — определят фокус-группы, но уже сейчас мы знаем, что в этих помещениях не может быть, скажем, глухих стен или окон, обращённых внутрь здания, а не наружу.

— Область применения ваших сил вплотную примыкает к Первогороду, а это место привлекает внимание в связи с приближающимся 300-летием Перми… Существует немало проектов развития этой территории.

— Очень важно, что мы работаем вместе с Виктором Воженниковым, известным пермским архитектором и одним из авторов проекта «Первогород». Его идеи, связанные с Первогородом, мне показались очень интересными: и восстановление плотины и пруда Егошихинского медеплавильного завода, и плавильные печи на древних фундаментах с заключённой в них информационной зоной, и улица, которая по нашему мастер-плану идёт к площади перед театрально-концертным комплексом. Мы с Виктором Воженниковым проектируем это пространство вместе как соавторы.

— Вот с этого места поподробнее… Это новая сцена Пермского театра оперы и балета?

— Подробностей о проекте театрально-концертного комплекса у меня пока нет. Есть лишь предложение, где его разместить. По нашему мастер-плану он встанет на излучине ул. Ленина, в том месте, где она переходит в Северную дамбу. Там мы оставляем в неприкосновенности площадь с памятником Татищеву перед зданием «ЛУКОЙЛа», а здание театрально-концертного комплекса располагаем за этой площадью, между сквером Татищева и склоном над Егошихой. Его основной, юго-западный фасад встанет в одну линию с деревянными домами на небольшой разгуляйской улочке, которая идёт за зданием «ЛУКОЙЛа» параллельно Северной дамбе.

— Там сейчас малоэтажная застройка…

— Она вся останется.

— А там достаточно места для театра?

— Там есть место, да. Мне уже приходилось проектировать театры, и я представляю себе, как они функционируют и что для них нужно.

— А архитектурное решение театра — из прежнего проекта, Дэвида Чипперфильда?

— Архитектурного решения пока нет. Мы его не разрабатывали. Мы просто показали, где театр может стоять и как может развиваться общественное пространство вокруг него. Если будет сделан выбор в пользу чипперфильдовского проекта — это прекрасно! У меня с Дэвидом очень хороший человеческий контакт, и я был бы рад, если бы его проект был реализован.

— Как ваш мастер-план территории завода им. Шпагина взаимодействует с проектом «Пермь — 300 лет на Каме»?

— Мы с Андреем Головиным, одним из разработчиков этого проекта, находимся в контакте, он — один из тех коллег, которые участвуют в обсуждении мастер-плана территории завода им. Шпагина начиная с самой первой презентации. Я знаю планы этого проекта по Мотовилихе, и мы учитываем то, что ул. Монастырская продолжится в сторону Мотовилихи.

— Не могу не сказать вам, что в Перми есть очень сильный скепсис по поводу возможности реализации вашего мастер-плана. Скептики говорят: «Предыдущие 20 проектов галереи не построили, и этот не построят…»

— Вот поэтому я здесь! Я сторонник реальной, реализуемой архитектуры. Для меня три вещи важны и в этом проекте, и в работе в целом. Во-первых, не выбросить с водой ребёнка, то есть не утратить то ценное, что есть на этой территории, максимально обыграть то, что уже есть. Второе — не замахиваться на слишком многое. То, что я проектирую, обычно реализуемо. Нам здесь не нужны воздушные замки, а нужен мастер-план с хорошим, точным дизайном, элегантные, ориентированные на масштаб человека проекты, не ставящие ненужные в своей амбициозности цели. И третье. Поскольку я занимаюсь не только музейными проектами, но и музейными экспозициями, я хорошо знаком с функционированием музея изнутри. Часто архитекторы проектируют, к сожалению, объём здания, не руководствуясь соображениями экспозиции. Я же, кроме прочего, занимаюсь сопровождением экспозиций, разрабатываю функционирование музеев и знаю, что для них значат воздух, свет, климат и как это влияет на стоимость эксплуатации музея, как влияет на потери тепла, потери энергии и так далее.

Например, в ноябре этого года в Ватикане открывается большая выставка русского духовного искусства, для которой я совместно с Агнией Стерлиговой разработал проект дизайна экспозиции.

— Это ваш проект, серьёзно? Там ведь одна пермская вещь участвует…

— Я знаю, конечно! Деревянная скульптура. Она как раз является одним из двух фокусов экспозиции, а второй фокус — один из эскизов Александра Иванова к «Явлению Христа…». Там очень сложное пространство. Оно 15 м высотой и всего 6,5 м шириной. Это мало для живописи, висящей с двух сторон, потому что смотреть надо с расстояния в два-три метра. И ко всему прочему, это рампа, и фактически все картины должны располагаться на стене, которая идёт под углом…

— Какую часть территории бывшего завода займут музеи, и какая часть останется для всех прочих вещей — сервисных, образовательных, информационных, инфраструктурных?

— Там будет создано три музейных очага. Для художественной галереи будут сохранены три здания, которые были разрешены к сносу, но мы предложили их сохранить и интегрировать в новый объём галереи.

Второй очаг — краеведческий музей, который займёт часть главного здания завода — того, которое в форме буквы Ш. Третий очаг — корпус, который стоит на юг от «буквы Ш», вдоль лощины, — это более поздняя постройка, примерно 1980-х годов, она будет использована под Музей современного искусства.

В зданиях галереи и музеев на первых этажах будут общественные пространства, а та площадь, которая образуется между корпусом в виде буквы Ш и галереей, будет фланкирована общественными функциями — кафе, магазинами и так далее. В «букве Ш» краеведческий музей займёт только часть площадей. Остальные будут отданы под коворкинг и образовательные пространства.

— А что будет в здании заводоуправления? Оно ведь тоже памятник…

— Пока для этого здания нет конкретных функций, но оно будет сохранено. Это резерв для развития территории. Мы хотим развивать эту территорию мягко, без насилия, сделать её доступной, приятной, интересной для людей.

— Вы как-то продумывали выход с территории завода на набережную?

— Мы планируем точечные внедрения в архитектуру площади у Речного вокзала — её планируется назвать площадью Трёх столетий в честь 300-летия Перми. Хотим сделать её менее проницаемой для северных ветров и для этого завершаем какие-то существующие строения — чуть-чуть, чтобы, с одной стороны, был вид на реку, но, с другой стороны, пространство стало более уютным. И, конечно, сопрягаем пространство бывшего завода с выходом на набережную, с развитием паркового пространства в сторону Мотовилихи.

— Напоследок: какую судьбу вы уготовили любимому пермяками трамвайному мостику?

— Он сохранится! Мостик пройдёт над восстановленным прудом Егошихинского медеплавильного завода. Это красивая ажурная конструкция, и мы её бережно сохраняем во всех своих эскизах.